зачем ты привел меня на завод педиков
Тут есть упоминание Каллен/Травелиан, Кассандра/Лавеллан. Но драббл вообще не про это.
Тень, странности, вероятности.
PG.
читать дальшеЭто началось после глубинных троп. Сны, видения, галлюцинации — Эвелин понятия не имела, что это.
Она открывала глаза и видела свои руки. Руки мага, без ссадин и мозолей от тетивы, только следы от посоха и одуряющий запах лириума вокруг. Пахло грозой, но за окном не было ни тучи, а Эвелин вздрагивала от холода, когда мелкой струйкой холодная голубоватая жидкость текла по ее груди. И не могла не зарываться пальцами в светлые кудри. Каллен слизывал лириум с ее груди, медленно водил языком и бормотал что-то о том, что никогда не встречал женщину прелестней ее. Никогда не мог поверить, что такая очевидная фантазия может осуществиться, никогда не думал, что она разрешит ему принимать лириум снова.
— Мы кровопийцы, — шептал он и снова разливал леденящие капли по ее груди. — Кровь древнего гномьего бога, а? Церковь падет. И потому ты никому не скажешь.
Эвелин открывает глаза и видит полог палатки.
Иногда ей начинало казаться, что она забывает, где кончается она и начинается другая она. Что было, а чего не было, все вероятности событий, которые она прокручивала в голове день за днем на протяжении последних лет.
Где-то в другой жизни она целовала Кассандру. Прижимала ее к шелковым простыням в Зимнем дворце, вылизывала смуглую шею и держала так крепко, будто бы ее сейчас могли. Огромные гостевые палаты, как того требует этикет, как того требуют великие гости из Инквизиции. Сегодня она эльфийский мужчина, и от непривычной прически черные волосы постоянно лезут в глаза. Она морщится, а Кассандра убирает пряди с ее глаз. «Гаспар отличный Император» — говорит она, а эльфийский мужчина вздрагивает в ее руках. Он же не рассказал, что балом теперь правит Бриала. Не рассказал, но скоро Кассандра поймет, узнает, будет недовольна, и…
Эвелин поднимается из-за стола. Жозефина напоминает ей о делегации из Орлея и чаепитии через час. Эвелин не имеет понятия, кто они и что именно они буду обсуждать, но спокойно кивает и хватает со стола первый попавшийся отчет. Может быть, когда он выйдет за дверь, все снова изменится.
Однажды, за долгие годы до Конклава, она встретила Быка. Два глаза, меньше шрамов. Он даже выглядел иначе, пусть и такой же улыбчивый, здоровенный совершенно не напоминает агента бен-хазрат. Но Эвелин знает, Эвелин морщится каждый раз, когда ее наниматель ложится в постель с кунари. С настоящим кунари, не с тал-васготом, как она.
— Ты всегда сторожишь под дверью?
— Только когда леди Джаннет спит с кунари.
— Ты неправильно начищаешь рога. Дай покажу.
Железный Бык тянет к ней руку, а Эвелин отшатываться в ужасе. И смотрит с такой ненавистью, что руки нагреваются от сдерживаемых заклинаний. Она могла бы спалить его, могла бы превратить в кучу пепла и развеять по ветру. Но тогда Бен-Хазрат придет и за ней.
Через год они вместе выслеживали логово зачастивших утаскивать крестьян демонов и повелевающего ими мага крови. А через три Железный Бык перерезал ей горло. «Ничего личного, саирабаз» — сказал он просто и выхватил кинжал. «Так повелела таммазран».
Эвелин задохнулась и схватилась за горевшее огнем, горевшее болью горло, а кровь противным месивом стекает по ее рукам. Она инстинктивно отодвинулась, чтобы кровь не залила карты, а Лелиана уставилась на нее с искреннем беспокойством. В военной комнате повисла тишина, а Эвелин оперлась рукой о стол и сделала вид, что ей просто дурно. Она все еще чувствовала, как кровь течет по его рукам. Она все еще видела, как добрый друг Железный Бык с презрением вытирает кинжал о ее исподнее и поджигает дом.
Вероятности. Линии вероятностей сплетались воедино. Если бы она… если бы кто-то другой… если бы саирабаз не была мертва, а эльфийский мужчина не оказался в эпицентре взрыва, все было бы иначе. И не она лежала бы сейчас в этой кровати. Она была бы мертва, была бы послушницей в церкви, чей-то женой. Она могла бы быть кем угодно, где угодно. А могла бы и не родиться вовсе, такое тоже бывало.
Иногда Эвелин думала, не была ли она всего лишь вероятностью чей-то жизни. Существует ли она вообще, или это все эдакий способ кого-то продумать возможные варианты решения, выбрать лучший и стереть ее из памяти, выбросить как ненужный кусок бумаги. Слишком сложно. Слишком много для человеческого понимания. Быть может, будь она магом, все было проще.
— Тень бесконечна, — сказал ей Дориан. Настоящий или нет, она уже не помнила. Но точно знала, что это говорили десятки Дорианов в разные дни. Или он был один, а десятки личностей его всего лишь слушали. — И потому бесконечно число вероятностей, когда кто-то принял иное решение, наступил на мошку, на которую не наступил другой, встречал кого-то, думал о другом. Каждая наша мысль, каждое действия влияет на становление будущего, и если есть ход в Тень, то я подозреваю, что между параллельными вероятностями ход тоже может быть. Должен быть. Иначе этот мир бы меня разочаровал.
Самое ужасное, что если избавиться от метки, ничего бы не изменилось. Не прекратились бы ведения, не прекратила бы смешиваться ее жизнь с сотнями иных. Кто-то другой пробовал избавиться от руки, кто-то накладывал сдерживающие магию заклинания, кто-то просто вверял себя в руки храмовников. Но отпечаток древней эльфийской магии рушил все. Несколько раз она пыталась выследить Морриган, Флемет, Соласа, кого угодно. Любого, кто мог бы ответить на ее вопросы, да только даже те, кто пил из источника вместо дрянной ведьмы ничего не знали.
Оставалось просто жить.
Или не жить. Однажды Эвелин проснулась самой собой, Эвелин Травелиан, магом, андрастианкой. Она считала, что ее сила — проклятье Создателя, с десятилетнего возраста почти все свое время в башне Круга она проводила в молитве в попытке искупить свои грехи, грехи своих родителей, всего своего рода. Кто-то из старших чародеев пытался убедить ее, что Создатель милостив, и сила может приносить пользу. После первой попытки излечить живое существо, Эвелин впала в истерику. А как иначе она могла реагировать на обугленный труп мыши перед ней? Она проводила в молитве следующий год, отказываясь ото сна и пищи, и только силами сестер ее удавалось накормить.
Когда случилось восстание магов, Эвелин хотела умереть, она рыдала от безысходности, потому что никто не хотел слушать ее, никто и не думал, что они оскорбляют Создателя своим бунтом.
Когда Тень коснулась ее руки, Эвелин хотела умереть. Но сестра Лелиана сказала, что Создатель даровал ей шанс искупить свои грехи и встать на верный путь. Эвелин знала, что сестра Лелиана врала, она не считала магию чем-то недопустимым, но она была истово верующим человеком, которого Создатель избрал для победы над Мором. Не было причин не верить в ее ложь.
Когда Корифей погиб, Эвелин хотела умереть вместе с ним.
А еще она понятия не имела, как именно оборвалась бы именно эта линия вероятности. Больше всего Эвелин ненавидела варианты собственный жизни. Потому что каждая крупица, каждый ее шаг, каждое сомнение вызывало иные результаты. И не вызывало отторжения, потому что это все - она. Не какой-то эльфийский мужчина, не саирабаз, не вороватый гном. Она — жена орлесианского Императора, она мать троих детей, которых один за одним забирали в Круг, она помогала венатори, умирала от рук венатаори, сама была венатори.
Вероятности.
— Психика смертных слишком слаба для такого, — сказал ей как-то Солас, когда они сидели на холме в Долах. Солнце слепило, но было невыносимо холодно, пусть повсюду и цвели цветы. Наверное, это Тень. А может и не, Эвелин было уже все равно.
— Как видишь, я еще не тронулась умом и не пускаю слюни на подушку в доме для душевнобольных.
— Но тебе все равно, говоришь ты с чем-то реальным или это всего лишь вероятность событий.
— А была ли разница? Может быть, все это лишь иллюзия, может быть, все это Тень, и не существует ничего реального. Может быть, весь этот мир существует в моей голове, а может — это я чья-то фантазия, и потому это не кончится до того момента, пока не надоест кому-то еще. И потому чтобы я ни делала, ничего не меняется. Ничего.
— Может, так и есть.
Солас жмурился на солнце как огромный пес, и почему-то Эвелин не понравилась эта ассоциация. Будто бы она была слишком пугающей, слишком реальной среди этих слишком уже красивых холмов.
— Если ты хочешь, я могу прекратить это. Не могу обещать, будешь ли ты помнить что-то, но все линии наконец-то соберутся в одну. И станет легче.
И Эвелин, не задумываясь, протянула искрящуюся зеленью ладонь. Даже если это выдумка, не стоит отказываться от возможностей.
Тень, странности, вероятности.
PG.
читать дальшеЭто началось после глубинных троп. Сны, видения, галлюцинации — Эвелин понятия не имела, что это.
Она открывала глаза и видела свои руки. Руки мага, без ссадин и мозолей от тетивы, только следы от посоха и одуряющий запах лириума вокруг. Пахло грозой, но за окном не было ни тучи, а Эвелин вздрагивала от холода, когда мелкой струйкой холодная голубоватая жидкость текла по ее груди. И не могла не зарываться пальцами в светлые кудри. Каллен слизывал лириум с ее груди, медленно водил языком и бормотал что-то о том, что никогда не встречал женщину прелестней ее. Никогда не мог поверить, что такая очевидная фантазия может осуществиться, никогда не думал, что она разрешит ему принимать лириум снова.
— Мы кровопийцы, — шептал он и снова разливал леденящие капли по ее груди. — Кровь древнего гномьего бога, а? Церковь падет. И потому ты никому не скажешь.
Эвелин открывает глаза и видит полог палатки.
Иногда ей начинало казаться, что она забывает, где кончается она и начинается другая она. Что было, а чего не было, все вероятности событий, которые она прокручивала в голове день за днем на протяжении последних лет.
Где-то в другой жизни она целовала Кассандру. Прижимала ее к шелковым простыням в Зимнем дворце, вылизывала смуглую шею и держала так крепко, будто бы ее сейчас могли. Огромные гостевые палаты, как того требует этикет, как того требуют великие гости из Инквизиции. Сегодня она эльфийский мужчина, и от непривычной прически черные волосы постоянно лезут в глаза. Она морщится, а Кассандра убирает пряди с ее глаз. «Гаспар отличный Император» — говорит она, а эльфийский мужчина вздрагивает в ее руках. Он же не рассказал, что балом теперь правит Бриала. Не рассказал, но скоро Кассандра поймет, узнает, будет недовольна, и…
Эвелин поднимается из-за стола. Жозефина напоминает ей о делегации из Орлея и чаепитии через час. Эвелин не имеет понятия, кто они и что именно они буду обсуждать, но спокойно кивает и хватает со стола первый попавшийся отчет. Может быть, когда он выйдет за дверь, все снова изменится.
Однажды, за долгие годы до Конклава, она встретила Быка. Два глаза, меньше шрамов. Он даже выглядел иначе, пусть и такой же улыбчивый, здоровенный совершенно не напоминает агента бен-хазрат. Но Эвелин знает, Эвелин морщится каждый раз, когда ее наниматель ложится в постель с кунари. С настоящим кунари, не с тал-васготом, как она.
— Ты всегда сторожишь под дверью?
— Только когда леди Джаннет спит с кунари.
— Ты неправильно начищаешь рога. Дай покажу.
Железный Бык тянет к ней руку, а Эвелин отшатываться в ужасе. И смотрит с такой ненавистью, что руки нагреваются от сдерживаемых заклинаний. Она могла бы спалить его, могла бы превратить в кучу пепла и развеять по ветру. Но тогда Бен-Хазрат придет и за ней.
Через год они вместе выслеживали логово зачастивших утаскивать крестьян демонов и повелевающего ими мага крови. А через три Железный Бык перерезал ей горло. «Ничего личного, саирабаз» — сказал он просто и выхватил кинжал. «Так повелела таммазран».
Эвелин задохнулась и схватилась за горевшее огнем, горевшее болью горло, а кровь противным месивом стекает по ее рукам. Она инстинктивно отодвинулась, чтобы кровь не залила карты, а Лелиана уставилась на нее с искреннем беспокойством. В военной комнате повисла тишина, а Эвелин оперлась рукой о стол и сделала вид, что ей просто дурно. Она все еще чувствовала, как кровь течет по его рукам. Она все еще видела, как добрый друг Железный Бык с презрением вытирает кинжал о ее исподнее и поджигает дом.
Вероятности. Линии вероятностей сплетались воедино. Если бы она… если бы кто-то другой… если бы саирабаз не была мертва, а эльфийский мужчина не оказался в эпицентре взрыва, все было бы иначе. И не она лежала бы сейчас в этой кровати. Она была бы мертва, была бы послушницей в церкви, чей-то женой. Она могла бы быть кем угодно, где угодно. А могла бы и не родиться вовсе, такое тоже бывало.
Иногда Эвелин думала, не была ли она всего лишь вероятностью чей-то жизни. Существует ли она вообще, или это все эдакий способ кого-то продумать возможные варианты решения, выбрать лучший и стереть ее из памяти, выбросить как ненужный кусок бумаги. Слишком сложно. Слишком много для человеческого понимания. Быть может, будь она магом, все было проще.
— Тень бесконечна, — сказал ей Дориан. Настоящий или нет, она уже не помнила. Но точно знала, что это говорили десятки Дорианов в разные дни. Или он был один, а десятки личностей его всего лишь слушали. — И потому бесконечно число вероятностей, когда кто-то принял иное решение, наступил на мошку, на которую не наступил другой, встречал кого-то, думал о другом. Каждая наша мысль, каждое действия влияет на становление будущего, и если есть ход в Тень, то я подозреваю, что между параллельными вероятностями ход тоже может быть. Должен быть. Иначе этот мир бы меня разочаровал.
Самое ужасное, что если избавиться от метки, ничего бы не изменилось. Не прекратились бы ведения, не прекратила бы смешиваться ее жизнь с сотнями иных. Кто-то другой пробовал избавиться от руки, кто-то накладывал сдерживающие магию заклинания, кто-то просто вверял себя в руки храмовников. Но отпечаток древней эльфийской магии рушил все. Несколько раз она пыталась выследить Морриган, Флемет, Соласа, кого угодно. Любого, кто мог бы ответить на ее вопросы, да только даже те, кто пил из источника вместо дрянной ведьмы ничего не знали.
Оставалось просто жить.
Или не жить. Однажды Эвелин проснулась самой собой, Эвелин Травелиан, магом, андрастианкой. Она считала, что ее сила — проклятье Создателя, с десятилетнего возраста почти все свое время в башне Круга она проводила в молитве в попытке искупить свои грехи, грехи своих родителей, всего своего рода. Кто-то из старших чародеев пытался убедить ее, что Создатель милостив, и сила может приносить пользу. После первой попытки излечить живое существо, Эвелин впала в истерику. А как иначе она могла реагировать на обугленный труп мыши перед ней? Она проводила в молитве следующий год, отказываясь ото сна и пищи, и только силами сестер ее удавалось накормить.
Когда случилось восстание магов, Эвелин хотела умереть, она рыдала от безысходности, потому что никто не хотел слушать ее, никто и не думал, что они оскорбляют Создателя своим бунтом.
Когда Тень коснулась ее руки, Эвелин хотела умереть. Но сестра Лелиана сказала, что Создатель даровал ей шанс искупить свои грехи и встать на верный путь. Эвелин знала, что сестра Лелиана врала, она не считала магию чем-то недопустимым, но она была истово верующим человеком, которого Создатель избрал для победы над Мором. Не было причин не верить в ее ложь.
Когда Корифей погиб, Эвелин хотела умереть вместе с ним.
А еще она понятия не имела, как именно оборвалась бы именно эта линия вероятности. Больше всего Эвелин ненавидела варианты собственный жизни. Потому что каждая крупица, каждый ее шаг, каждое сомнение вызывало иные результаты. И не вызывало отторжения, потому что это все - она. Не какой-то эльфийский мужчина, не саирабаз, не вороватый гном. Она — жена орлесианского Императора, она мать троих детей, которых один за одним забирали в Круг, она помогала венатори, умирала от рук венатаори, сама была венатори.
Вероятности.
— Психика смертных слишком слаба для такого, — сказал ей как-то Солас, когда они сидели на холме в Долах. Солнце слепило, но было невыносимо холодно, пусть повсюду и цвели цветы. Наверное, это Тень. А может и не, Эвелин было уже все равно.
— Как видишь, я еще не тронулась умом и не пускаю слюни на подушку в доме для душевнобольных.
— Но тебе все равно, говоришь ты с чем-то реальным или это всего лишь вероятность событий.
— А была ли разница? Может быть, все это лишь иллюзия, может быть, все это Тень, и не существует ничего реального. Может быть, весь этот мир существует в моей голове, а может — это я чья-то фантазия, и потому это не кончится до того момента, пока не надоест кому-то еще. И потому чтобы я ни делала, ничего не меняется. Ничего.
— Может, так и есть.
Солас жмурился на солнце как огромный пес, и почему-то Эвелин не понравилась эта ассоциация. Будто бы она была слишком пугающей, слишком реальной среди этих слишком уже красивых холмов.
— Если ты хочешь, я могу прекратить это. Не могу обещать, будешь ли ты помнить что-то, но все линии наконец-то соберутся в одну. И станет легче.
И Эвелин, не задумываясь, протянула искрящуюся зеленью ладонь. Даже если это выдумка, не стоит отказываться от возможностей.
@темы: dragon age, Death Note Pages