Америка был. Возвышался и задирал голову, сияя улыбкой в тысячах луей захадящего солца и смеялся. Не над собой и даже не над всей грядужей ситуацией. Имрераторам не положено быть похожим на тех двуногих, где бегали там, где-то у подножья скалы. Имераторам не положено быть.
Временами я асоциален. Маленький, запутавшийся в соственной жизни зверек. Такой, с невинными глзами и чистым сердцем. Разве может отфаротированный винчестер функционировать без заданой системы? Вот и сердечко. Временами я асоциален.
Италия бросал в рот кусок за куском и шумно жевал, чавкая, и что-то напевая на задворках сознания. Обернувшись на стук в дверь, тот вытер жирные пальцы о богатое, расшитое золотом одеяние и ухмыльнулся неожиланно серьезному Англии. Индульгенции расходятся плохо, сын мой?
Малыш раскладывал карты, сидя на полу. Тот самый пасьянс на желание, о котором недавно рассказывала мама. Если сойдется - желание исплонено. Представь, у нас все будет! Сейчас говорящая и ходящая сама кукла, потом квартира со статысячами комнат, потом дед чтобы не пил, потом чтобы дали зарплату, а потом - чтобы мама не работала и не забирала из садика самым последним! Представь, у нас все-все будет!
Россия танцевал. Кружился в ритме заморского танца, раз-два-три, раз два три. И смеется, смеется как ребенок, как малолетний мальчишка со двора боярских крепостных. Или как их теперь называют. Свободный народ? Раз-два-три, раз-два-три. В пустой комнате, темной, под стук десятков молоточков в собственной голове и по моновению чужой руки - раз, два, три.
Малыш отпивает и большой чашки глоток красного кислого чая без сахора, закутывается в одеяло до горла и снова пробегает пальцами по черной клавиатуре, еле видной при свете небольшого монитора ноутбука. Кукол у малыша не было никогда. Зато у него есть полусъеденая шоколадка, ворох ткани и толстый красный ежидневник. Малыш пожимает плечами. Ему как-то все равно.
Быстрый удар пришелся на лицо. Самый болезненный из всех нанесенных, хотя и америка целился в бок. Смеялся, как сумасшедший и все тыкал зеркало ножом, и не замечая, как по боку теплой формы северан скатывается раз за разом новая капля крови. Мы - едины.
Он листал дневники. Нет, не те, что пишут девочки о собственных переживаниях и не те, пепризанных гениев, что продаются позже за миллионы. Дневники прошедших лет, хорошо сохранившиеся в памяти. Восмой том, 123 страница, третий снизу абзац, тонким дрожащим подчерком: "не забуду". Он вздыхает и откидывается на спинку кресла. Как обидно, что он не умеет сдерживать даже те обещания, что дал лишь самому себе.
Кусая собственные пальцы, Италия бегал по собственным аппартаментам. Англия, Чехия, Германия.. все закручивалось по спирали все в новый и новый виток, что зачитанные тезисы казались легким уколом по и без того подпорченному самолюбию. Рухнув в кресло, Италия взвыл от собственного бессилия и затарабанил руками по резным подлокотникам. А еще кричал, так злобно и яростно, что эдакий свещенник при деревне сказал бы: "Дьявол Вас покидает" и святой водой бы лоб Папского государства окропил.
Малыш стоял перед залом, полным безразлиных людей и пел. В платице, которое на нем не сошлось и с накрашеными в веснушку щеками. Самая красивая девочка группы сказала, то малыш ужасен и тот проревел в туалете всю репетицию. Малыш стоял один перед аудиторией и пел. Даже в пять лет у него было понятие о долге. Тем более.. все равно с малышом все отказывались работать в паре.
В последнее время Россия стал интересоваться многим - музыкой, сходящим с ума малышом из Нового Света и жизнью собственного народа. Все-таки лет сто назад - те еще года, при немецкой принцессе, - жилось значительно спокойней. Пусть и лучше не будет, наверное, никогда. Нахмурившись, Иван перевернул еще одну страницу утреней газеты.