а завтра я возьму фотоаппарат
и пойду сочинять свою жизнь завново,
собирая осколки и сплетая нити,
чтобы дарить тебе фарфоровых кукол
безмолвных и холодных, похожих на тебя тонкими платьями и пустыми глазами,
а потом разбивать на сотни осколков
и подбрасывать вверх и танцевать,
находя знакомые до крови губы, чтобы разбить и собрать их вновь
по кусочу.
а потом курить, стоять на краю, мечтая сделать шаг вперед
и унестись в пустоту, вдыхая знакомый запах ночи
и следя лишь за полами своего плаща.
а позже бежать, лететь и ловить попутные поезда
и раскрашивать ногти черным и белым,
тихо закусывая безумие сигаретми с ментолом.

и вернуться в свою прокуреную квартиру
с раскиданными по полу тонкими лезвиями и старыми воспоминаниями
чтобы заковать себя в новые цепи,
засыпав новые раны солью и закрасив красками, украденными когда-то в детстве
чтобы снова обсыпать тебя осколками и травить сигаретами,
а ночами представлять как вырываю штыри из запястий
и опять бегу до тошноты, врезаясь
в каждое окно и собирая удары, чтобы ежечасно говорить себе:
"я жив" и "тебе не удастся меня сломать".

и прислоняться спиной к замороженному бетону, закусывая губу и выкидвая пачку,
чтобы посмотреть тебе в глаза,
чтобы разбить твое лицо и забрать ключ от своей души,
но не могу обернуться, чтобы заглянуть
в себя, где увижу твою ухмылку,
чтобы ты опять заковал меня в тонкий лед и приказал жить.

потом смотреть Шекспира в идиотской постановке,
сводимый с ума табаком и запахом какой-то химии, уничтожая себя, убивая тебя
и расклеивать на стенах лица, зачеркивая дешовой ручкой
из обычной жизни
и рисовать улыбку колючим снегом, кусая перчатки
и падать на кровать, и глотать дым, считая точки на потолке
и секунды, четким ритмом одбивающие марш,
когда мне нужно идти и ломать себе руки,
просыпаясь в кашмарах.
и ежечасно затягивать шелковый шнурок императора,
признавая себя неугодным и мертвым,
чтобы установить десятки зеркал и следить за каждой минутой.
И убивать тебя каждым глотком воздуха.