Семейная любовь - это когда тебе с младенчества полоскали мозги о том, что "у меня, дескать, как и у мамы твой врожденная грамотность, а ты баклан в папу". И стыдили меня моими тройками-четверками по русскому языку в начальной школе, хотя мне баллы снижали за неаккуратность обычно. Так вот, это любовь, потому что сейчас я не припоминаю этого человеку, который говорит звОнит, "одела носки", "поставь тут роспись", "пара носок" и тортЫ. А диплом о высшем образовании есть только у плохого человека моего папы. Я понимаю, что они во мне развивали стремление идти за прилежными родственничками, а развили только много комплексов. Но я об этом говорю только в своем уютненьком, да. Про то, что у них там у всех красные дипломы, а у меня, о ужас, четверки, я даже говорить не буду. Из них всех до красного диплома по окончании школы не дотянула мама из-за лишней четверки по химии. И как бы весело. Расскажу об этом завтра своему психоаналитику.
Вот и случилось то, что должно было случиться. У меня дома образовался второй кот. Тоже британец окраса черный дым, ласковый, на ручках сидит, игручий, только вместо мяуканья он шипит. Общается так кот. Правда, я очень поржала, когда он обшипел мамину любимую колбасу, напал на нее, а потом принялся загребать. А я говорила, что эта копченая гадость вредная и сделана не из мяса! Алекс пока реагирует неопределенно. Он, кажется, в стрессе и не понимает, что за хрень я притащила домой. Бегает, мяукает, пахнет котом и кормящей мамой-кошкой. Потому он сидят поотдаль, внимательно наблюдает, но не нападает. Я очень надеюсь, что они уживаться, потому что Ричи чудо, и я не хочу его отдавать. Да и папа не хочет. Сегодня под вечер Алекс успокоился, дал себя спокойно погладить, побегал и учил мелкого загребать отходу в лотке. Надеюсь, все будет хорошо. А теперь слайды. Да, котика мы назвали Ричардом. Теперь у меня два истинных британца: сэр Алекс и король Ричард. +парочка
По примеру Хао делаю пост с фотографиями за каждый год, начиная с 2006 детства. Эволюция на лицо, так сказать. Я гребаный Бенджемин Баттон. Фото в косплее я не учитываю, а цивильных у меня всегда было очень мало.
Кто теперь блондинка? Мои волосы уже до талии, если их оставить как есть и не завивать. А если выпрямить, то и того длиннее. Самопал, но щито делать, фотографов у меня нет, а похвастаться хочется.
Ульфрик Буревесник и Торин, я ору. Кстати, будь они в одной вселенной, они бы явно спелись потому, что жизненная позиция, характер и история у них очень и почень похожи. Два короля-изгнанника, которые отвоевывают свою территорию и испытывают расовую ненависть к эльфам. И то, что Ульфрик так походит на Торина стало не последним фактором в решении присоединиться к нему, а не к имперцам. Если бы медведь не отдавил мне творческое начало, я бы обязательно написала кроссовер. Гномы (которых называют двемерами) тоже имели место быть в Тамриэле. Они не верили в богов и магию, и следовали только логике и разуму. Они строили подгорные города, и исчезли в один момент, оставив машины и хитрые устройства, которые и спустя тысячи лет продолжают работать. И с прекрасными, волшебными снежными эльфами у них были плохие отношения. Двемеры отравили снежных эльфов, от чего те ослепли и некогда прекрасные со временем превратились в чудовищ-фалмеров, обитающих под землей. Я это сегодня рассказывала Кайске только замет, чтобы показать вот этот вот арт. Последние полгода вселенная Свитков меня не отпускает что-то. И Скайрим все-таки моя любимая часть, не из-за графики, а потому что я всегда играю за нордов, люблю нордов, люблю снега, люблю Ульфрика. И драконы мне тоже очень нравятся. Хотя то, что Темное братство и Гильдия воров в таком упадке меня печалит, конечно.
На самом деле, если Почта России - это с посылкой идет почтальон пешком через горы и поля, то в Бразилии ее просто ставят на дорогу, выдают адрес и ждет, пока она доберется до места назначения. Потому что ничто еще не выезжало из страны на моей памяти полтора месяца.
О почтах. За последние пару лет Эльф пообщался с несколькими почтами мира, и пытается теперь подытожить полученный опыт.
Почта России.
Почтальон Печкин. Никуда никогда не торопится, носит посылки исключительно по одной и исключительно пешком. В процессе перемещения не пропускает ни одной закусочной. Под пельмешки (не говоря уже про то, что закусывает), может забыть, что нес и куда. И да, у него есть ТРЕКИНГ. Это такая записная книжка, где он что-то пишет карандашом. Карандаш иногда ломается, и тогда почтальон Печкин не пишет в книжке ничего, но с удовольствием всем ее показывает, искренне радуясь тому, что он теперь совсем как те... ну которые... ну вы поняли
Почта Японии
Маленькие почтовые роботы. Делают все быстро, четко и практически незаметно, автоматически отмечаясь на электронном табло. Вероятно пользуются телепортом.
Почта Бразилии
Впряженные в римскую колесницу элитные беговые улитки. Если очень долго ждать, то можно дождаться, когда они достигнут финиша. И у них тоже есть трекинг - если внимательно смотреть на дорогу, то можно увидеть надкусанные капустные листы. Волшебный пинок под зад может несколько ускорить перемещение, но есть вероятность, что тогда улитки сожрут все, что увидят.
Почта Германии.
Котики. С возложенными на них задачами справляются, но исключительно когда хотят и как хотят. На окружающий мир им, мягко говоря, пофиг. Волшебный пинок под зад приводит к тому, что котики переворачиваются на другой бочок. Их следы может найти только хорошая ищейка, и это понимается как трекинг. Если у вас нет навыков ищейки, это ваши проблемы. Котики свое дело знают, они его сделают. Когда захотят.
Почта Франции.
Бонд. Джеймс Бонд. Умеет доставать страницы из записной книжки Печкина, про которые тот даже не подозревает. Но пока пьет свой мартини со льдом, мир может и подождать.
Типичный талморец. К слову, не выношу их. Я всегда играю на нордов в Свитках. Реже - за имеперцев, которые в том же скайриме все равно переходят на сторону Братьев Бури. А каджитом я могу быть только в скайриме с модами, потому что в остальных случаях они страшные как моя жизнь. Но котики же! Пойду шить Соловьину броню. А то я все смотрю на тряпку, смотрю... и смотрю.
Почему-то мне ярко вспомнился случай. Моя бабушка - Дост. Такой сферический в вакууме, занудный моралист, у которого фраза "ТАК НЕЛЬЗЯ" самая любимая. Так вот. Было мне лет 5, и бабушка дала мне 10 рублей в честь какого-то там праздника. И полоскала мне мозги на тему эти же денег. Я не помню особо что именно она мне говорила, но могу себе представить. Нравоучительно вещела о том, что я слишком громко говорю, видимо. И что у меня слишком богатая мимика, и это неприлично. И что девочки себя так не ведут. Я всегда была плохой девочкой. Так вот в какой-то момент не выдержала душа поэта, и я, дабы выразить глубину своих эмоций противоречия, включила виктима и нацарапала записочку: "мне не нужна твоя денежка", положила на видное место вместе с десяткой и, включив все возможные гамлетообижашки, стала ждать надеясь, что меня хотя бы спросят, почему я отказываюсь от такого столь щедрого дара. И что сделала бабушка, когда нашла записку с деньгами? Исправила орфографические ошибки и начала мне объяснять, как писать слова и буквы, еще и добавляя, что у нее и у моей мамы врожденная грамотность, не то что у маленького меня. У маленького гамлета внутри меня рухнул мир и вся система агрессорско-виктимных отношений. Что я прямо-таки не знала, что сказать. И вот сейчас я думаю, что если бы из маленького черного сенсорика, который по детству включал гамлета потому, что не знал, как еще выражать эмоции, не пытались лепить миниатюрную версию доста, я бы не спускала столько бабла на психотерапевта. Что примечательно, после того случая я эмоции перестала выражать вообще. И начала считать, что эмоции - это что-то абсолютно постыдное, и всегда презрительно смотрела на бесящихся, бегающих и радостно играющих детей (моих ровесников, меж тем). И что улыбаться - это тоже не надо, нельзя, и эмоции - удел низших существ. Потому я не улыбалась, ничего себе не позволяла, не бегала на школьных переменах с остальными детьми и была холоднее льда. Друзей у меня, естественно, не было даже в те же 5 лет. Ну, я их понимаю, да. Я б с собой тоже дружить не хотел. Лет до 14, пока (спасибо стрессу, одинакового белоэтического мозгоебству от бабушки, бесплатных врачей и школьных учителей) мне не сорвало все блоки, и полилось такое фонтаном за все годы, что я это несколько лет не могла остановить. И лучше б оно оставалось как было. Как-то так.
Больше всего я, блядь, ненавижу, когда трогают мою работу без моего ведома. Переделывают, переписывают тексты, переобрабатывают фотографии, чтобы я такой вечером пришел, и обнаружил совершенно иной продукт, который мне, прямо скажем, не особо нравится, да еще и можно сделать гораздо лучше, попроси у меня кто-нибудь оригинал или полную версию, которую нет смысла выкладывать, но именно с которой нужно работать. Почему нельзя просто сказать "переделай вот это и это", особенно когда на раздумие что там с косяками было много времени. И я переделаю. Или скажу "нет", потому что имею на это право. А когда молча.... ааааа.... Испытываю крайне удивительное для меня желание съебать в ночь холодную без шапки. Особенно учитывая, что я пришла такая красива домой, а матушка решили перешить мое заказное платье потому, что "у тебя тут криво". Это не криво, это ассиметрия, поверх которой будет драпировка, блин. Какого хера вообще тянуть руки к моей работе не спрашивая меня? Что вообще этими людьми движет? И я что, не вижу, что тут "криво"? У меня глаз нет? Я тупой? Пиздец, пиздец, пиздец. Как научить их открывать рот и издавать членораздельные звуки перед тем, как тянуть руки к моей работе, а? Хочу кого-нибудь убить. А про текст я молчу даже, хотя обычно я отстаиваю свои диалоги даже у Кайске.
Вот так приходишь домой, а у тебя 12(!!) умылов за последние полторы недели, при том с важной инфой. А до того счетчик не счетчик. О_О" Пойду это, исправлять грехи молодости системы.
У моего любимого котика Sophie J. Jones сегодня день рождения. Что немаловажно - это уже четвертый его день рождения на моей памяти, в четвертый раз с момента нашего знакомства я буду его поздравлять. =) И поэтому я приготовил вкусный надеюсь подарок.
Название: Сила природы Автор: Kaiske Фандом: RPF Hobbit cast Пейринг: Richard/Lee Рейтинг: NC-17 Жанр: love story, romance, ER Дисклаймер: отказ Статус: закончен
читать дальшеОзеро это было маленькое, вряд ли у него вообще имелось название. И если бы у них двоих было в распоряжении хотя бы три свободных дня, они успели бы вдвоем съездить к Уаикаремоана, которое Ли так восхитило пару недель назад. Но трех дней не было, а красоты Новой Зеландии прекрасны целиком и полностью совершенно везде. Почему бы и не выбрать это небольшое озерцо в сотне километров от Веллингтона на юго-запад в качестве непродолжительного путешествия. Закат здесь долгий – солнце уползает за высокие горные вершины, со всех сторон окружающие озеро, еще ранним вечером, погружая местность в красновато-сизые сумерки, не густые и сладкие, даже несмотря на ползущие с горизонта тучи. Ричард разводил костер, то и дело поглядывая вниз с небольшого пологого склона под раскидистой сосной, где они решили обустроить стоянку. Там, внизу, на плоских камнях у самого края воды, Ли возился с надувной лодкой, наполовину вытащив ее на берег, и теперь тщательно привязывал веревку. Двигался он проворно и очень легко, так, будто делал это миллион раз. Впрочем, может, так оно и было, этот громила тот еще путешественник, Ричард не забыл данное американцем обещание рассказать о каком-то неслыханном случае где-то в Индии. Самое интересное в том, что слово свое Ли и вправду сдержит, где-нибудь в самой середине ночи, когда они будут лежать и таращиться на звезды. Именно тогда, выбрав, казалось бы, самый неподходящий момент из всех возможных, Ли пустится в долгий рассказ, эмоционально перебивая сам себя, посмеиваясь то и дело своим звучным, таким искренним смехом. И Ричард снова не выдержит, прервав его историю, так и не дослушав, потому что весь его контроль летит к чертям, стоит только ощутить запах теплой кожи где-то у шеи, когда Ли оказывается слишком близко. Он пахнет солнцем, счастьем и ромашковой пыльцой. - Мы с тобой как Фродо и Сэм. Ли вырос словно из-под земли, подходя ближе к задумавшему Ричарду. Привычным жестом расстегнул куртку, скинув ее во мгновение ока, он уселся на еще нагретый солнцем валун и достал из своего рюкзака крем от комаров, принимаясь им растираться. - Что?.. – рассеяно переспросил Ричард, с трудом заставляя себя оторвать взгляд от мощных предплечий, по которым скользили, размазывая крем, крупные ладони с удивительно красивыми длинными пальцами. - Как Фродо и Сэм, - повторил Ли, заулыбавшись, - Когда они шли в Мордор и останавливались где-то на ночевку. Вон, смотри, на востоке даже туча собирается, все как нарочно. Визуализация полная. Ричард поднял голову и вгляделся. Похоже, мечтам о звездном ночном небе сегодня не суждено сбыться. Еще на спуске, когда они, обогнув лесной массив, шли по горному хребту вниз, к воде, чтобы переплыть на другую сторону озера, Ли заметил, что где-то здесь, в этой местности, явно формируется грозовой фронт. Удивительное место, как правило, всегда в глубине горной цепи – вокруг чистое голубое небо, а там будто отмечено перстом судьбы, вечно клубятся тучи, в какой-то миг переваливают за границы гор, подхваченные ветром, и проливаются дождем в кристально чистые озера. Настолько чистые, что из них можно брать питьевую воду, а крупные серебристые рыбы плавают медленно и величаво, каждая величиной с руку. Поймать, закоптить на костре, запить чистейшей новозеландской водой – лучший в мире ужин. Но сегодня им не до рыбалки. - Как думаешь, может зря мы сюда пошли? – отведя взгляд от ползущего в их сторону серого облака, пробормотал Ричард. С костром дело, наконец, пошло на лад, он подкинул полено побольше и слегка отодвинулся. Дальше от огня и ближе к Ли, от которого, надо признать, тянуло теплом едва ли не сильнее, чем от весело потрескивающего костра. - Не сахарные, не растаем. У нас же есть палатка и спальники. Купаться все равно холодно, да и вечер уже, но здесь красиво, правда? – закончив возиться с кремом от комаров, Ли передал его Ричарду, но тот отрицательно мотнул головой. – Зажрут ведь. Будешь потом весь чесаться. Ты видел новозеландских комаров? Здоровущие, с мой мизинец, наверное, и никак не меньше. Ричард тихо рассмеялся, забрав из рук Ли закрытый тюбик, отложив куда-то. Несмело придвинулся, будто на шее была невидимая веревка, тянущая его в противоположную сторону, наклонился, уткнувшись носом в вихрастый висок, слегка взлохматив и без того торчащие, слабо вьющиеся волосы. Это было очень странное проявление какой-то пугливой нежности, Ричарду оно все еще давалось нелегко, но он чувствовал, как по коже Ли волной проходит едва ощутимая дрожь. Вторую неделю они, что называется, «вместе». Ричарду не нравилось это определение. Но как сказать лучше, он не знал, и вообще не знал пока, как следует именовать все, что между ними произошло. Какого черта он, на изумленных глазах всей съемочной группы, ходит за этим американцем как привязанный. Как так вышло, что последний статист или помощник-стажер замечают сияющие по-настоящему молодым блеском глаза предводителя всей гномьей компании. Как вышло, что Ли – восхитительный, здоровенный, чертовски красивый и не менее чертовски обаятельный Ли – непостижимым образом взял и ответил на его странные, непонятные даже ему самому, почти отчаянные чувства. И как назвать эти самые чувства, Ричард тоже пока не знал, но понимал одно – сейчас, сидя на теплом камне в нескольких метрах над уровнем маленького безымянного озера почти в дикой глуши, так далеко от студийных павильонов в окрестностях Веллингтона, и от мест натурных съемок, они с Ли впервые остались по-настоящему наедине. И от этого сердце то и дело замирало, пропуская удары. Ли смотрел в огонь. Было так тихо, что оба они, казалось, слышали чистейшую тишину, а это не пустое безмолвие, это множество звуков, ставших почти неожиданными для людей, много поколений рождавшихся и живущих всю жизнь в городах. Может, поэтому Ли так нравилось выбираться куда-то, где можно было услышать ту самую первозданную тишину, всю ночь напролет наслаждаться тихим плеском волн, перешептыванием крон деревьев, треском сучьев в огне костра. Костер, кстати говоря, Ричард развел мастерски, умело и быстро. Ли сперва удивился, но потом вспомнил, что в Британии до сих пор не очень-то полагаются зимой на центральное отопление. Он был уверен почему-то, что в лондонской квартире у Ричарда непременно есть маленький камин. И сама квартира эта наверняка в каком-нибудь старинном здании со сложной планировкой, построенном в закат эпохи королевы Виктории. - Ты голодный? – тихо спросил он, чувствуя, как слегка дрогнуло дыхание Ричарда. Тот все еще сидел, уткнувшись носом в его висок, и медленно дышал, щекоча на выдохе кожу, но это было так смертельно приятно, что Ли не решался шевельнуться. - Не особенно. А что у нас есть? - Всякое. Надо посмотреть… - Погоди минуту. Губы Ли тронула улыбка. Он чуть повернул голову, взглянув Ричарду в лицо, так близко, настолько близко, что впервые заметил – его глаза пронзительно синие всегда, даже в те моменты, когда отражают красноватый горный закат. Они практически не вбирают посторонние краски, не меняют цвет, все так же безмятежно плещется в них безбрежная синь, холодная, но не ледяная. Одному мне, глядя в твои глаза, хочется утонуть? – думал Ли, медленно придвинувшись ближе, касаясь своими губами чуть обветренных чужих тонких губ. Легкое покалывание усов и бороды только усиливает, обостряет, подхлестывает ощущения. Так же, как вечерний ветер, пьяняще хвойный, смешанный с теплом костра и медленно остывающих каменных валунов вокруг. Теплый воздух поднимается вверх, прохладный вечерний стелется по ногам, контраст температур ошеломляет, но непонятно, что сильнее – это или тепло поцелуя, наверное, первого вот такого по-настоящему крепкого, неспешного, без ставшего привычным страха, что заметят. Заметят, будут шептаться за спиной, все эти домыслы, смешки, косые взгляды… Нет, это не для Ричарда. Он такого просто не заслужил. И этого не будет, Ли поклялся себе еще в тот самый день, когда они замерли друг против друга, когда Ричард, совершенно не готовый к атаке, просто не успел вскочить в шкуру Торина и ответить. Когда Ли нависал над ним, вдохновенно выдавая едкий трандуилов текст, глядя в упор в глаза. И Ричард неожиданно вдруг посмотрел на него так, как не смотрел до этого ни разу - будто увидел впервые, на все 200%. Что-то тогда изменилось, даже когда репетиция была окончена и начались съемки, которые велись по отдельности. Четко отточенный танец в одиночку, но слаженный настолько, что лучше и не придумать. Ричард не ушел тогда, как обычно делал, не спрятался в очередном углу в гордом одиночестве. Он стоял молча позади Питера и ассистентов, маяча мощной темной фигурой, но Ли физически ощущал его присутствие. И чувствовал, как загорается кожа, как медленно разрастается в груди какой-то неуемный жар – теплый, сладостный, почти нереальный. В конце дня Ричард пришел к нему в гримерку и, глуховато бубня, предложил сходить куда-нибудь выпить. Ли, уже высвобожденный из тряпок Трандуила и только-только смывший грим, смотрел на него через отражение в зеркале, честно дав ему десять минут на то, чтобы опомниться. Понять, что перед ним – не бессмертное идеальное эльфийское создание, в облике которого нет ни одного изъяна. Что настоящий, реальный Ли – самый обыкновенный человек, со своими недостатками, привычками, со всем тем, что составляет человечность. Что он мужчина, в конце концов, что он гей. И это тоже немаловажно. Он никогда не афишировал, но и не скрывал особо, не стал скрывать и на этот раз, внимательно глядя на Ричарда, ожидая в любую минуту, что вот сейчас тот улыбнется, как улыбается Грэму, Дину с Эйданом, своему гримеру, Питеру с Филиппой. Улыбнется и неуловимо даст понять, что ничего «такого» не имел ввиду. Просто предложил посидеть за кружкой пива в баре, тем более что завтра воскресенье – единственный благословенный выходной. Но Ричард не улыбался, он молчал, смотрел на Ли нечитаемым взглядом, и только спустя пару минут шагнул ближе, опустив руку на спинку его стула, тихо спросив «Ну так как? Согласен?». Согласен ли он? И Рич еще спрашивал. В первый раз поцеловал он его в тот же вечер, когда они, умирая со смеху, выползли из бара во втором часу ночи, пьяные, разумеется, но не в дым, на той самой грани, когда действительно искренне тянет на всякие безрассудства. Ли максимально облегчил Ричарду задачу, он, в конце концов, давно привык, что случается и так. Знал, что люди бывают не только гетеросексуальны или гомосексуальны, но и просто сексуальны. Не имея понятия, чему отдает предпочтение Ричард, он не хотел его провоцировать, позволив ему и себе выпить чуть больше положенного, только чтобы, в случае чего, можно было свалить все на алкоголь и свободный вечер перед выходным. Чтобы можно было избежать дурацкой двусмысленности, неловких взглядов, всего того, что шлейфом тянется и мешает работать и общаться, когда двое зачем-то перешагивают определенную черту. Но Ричард «шагнул» так, что Ли, даже пьяный, тут же подумал – у кого-то тут явно есть сапоги, в которых можно ходить семимильными шагами. Потому что тогда, у черного выхода бара, Ричард не просто поцеловал его. Он схватил его с такой силой, так отчаянно впечатав в стену, впился крепко и неистово, что Ли увидел разом все звезды на небе, заготовленные на такой случай слова стерлись сами собой, и годами выстраиваемая линия поведения дала такую трещину, что только и осталось стряхнуть с себя осколки, схватиться за могучие плечи, и отвечать на поцелуй как распоследняя девка – со стонами, всхлипываниями, с невнятным «еще» в припухшие губы. С «я возьму такси» не менее невнятно в ответ. «Нельзя, нельзя, нельзя!» билось в голове всю дорогу, пока они, ошалевшие от близости друг друга, добирались до ближайшего придорожного мотеля, где каким-то чудом нашлась всего одна свободная комната. С одной кроватью, далеко не двуспальной. Но было уже все равно, а кровать им даже не понадобилась, они и свет не включали, занявшись сексом сразу с порога, прямо на полу, и едва смогли закрыть дверь… - О чем задумался? Низкий глуховатый голос Ричарда выдернул Ли из воспоминаний. Он коротко пожал плечами, улыбнувшись, невольно медленно потираясь ухом о ласковые губы любовника, чувствуя, как дрожь гуляет по телу. - Похоже, все-таки будет гроза. Ветер стал сырее, эта туча точно ползет в нашу сторону. – Ли с любопытством взглянул на Ричарда, быстро прихватив его нижнюю губу коротким поцелуем, - Нас ждет то еще приключение. Ты когда-нибудь пережидал бурю в горах? Ричард покачал головой. - Не доводилось. - Будет, что вспомнить. Да, кстати, я же обещал рассказать тебе, как меня однажды чуть не обчистил воришка в Индии. Помнишь? Ричард в очередной раз подумал, что Ли совершенно точно умеет читать мысли. Красновато-оранжевый закат почти погас, темнело быстро, налетевший порыв ветра принес с собой запах дождя. И прежде чем Ричард успел подумать, что стоило бы залить костер приготовленной на такой случай водой, пока ветер не разметал головешки по округе, где так много сухой осыпавшейся хвои, на камни упали первые пока еще мелкие дождевые капли. - Расскажешь там? – он кивнул в сторону палатки, - Не очень хочется вымокнуть. Надеюсь, ее не унесет. Ли заулыбался, легко поднялся с камня, на котором сидел, и в два счета залил костер. - Пока мы будем внутри – нет. Он нырнул в палатку прежде чем Ричард успел сказать что-то еще. Вглядевшись вдаль, он увидел первый резкий всполох, разрезавший темнеющее небо длинным сверкающим зигзагом, и вдохнул полной грудью понемногу собирающийся в воздухе свежий озон. Втащив их рюкзаки в палатку, Ричард залез туда сам, тщательно застегнув до упора обе молнии – внешнюю и внутреннюю. Ли уже удобно устроился на одном из спальников, вытянув длинные ноги и скрестив их в лодыжках. Полулежа на локте, он развлекался тем, что то и дело нажимал кнопку фонарика, направив его вверх. - Со стороны это забавно выглядит. Особенно с того берега. Темень, собирающаяся гроза, и вспыхивающей огонек света непонятно где. Ричард наклонился к нему, улыбаясь, накрыв своей рукой его ладонь, мягко забрав фонарик. - Если батарейки сейчас сядут, что мы будем делать в темноте, когда там льет как из ведра? - Найдем, чем заняться… Он склонялся все ниже, нависал над Ли – точно такой же большой и мощный - они идеально подходили друг другу, настолько идеально, что даже сами это понимали. Ли откинул фонарик подальше, плавно, по-кошачьи ложась на спину, и охнул только, впервые с той ночи в мотеле позволяя себе сделать это в голос, не сдерживаясь, когда Ричард угнездил лицо между его шеей и плечом, опять щекоча бородой, и прижался голодным поцелуем к этой чувствительному местечку, покусывая пока еще сдержанно. Зарывшись пальцами в коротко стриженые волосы на его затылке, Ли закрыл глаза, чувствуя, как его вжимает приятной тяжестью другого тела в расстеленный на дне палатки спальник, сильная рука решительно подхватывает под пояс, а другая медленно скользит по животу под футболкой, ища пуговицу и застежку на шортах. Они занимались любовью до этого всего пару раз, не считая коротких, будоражащих и рискованных ласк в обеденный перерыв, закрывшись в гримерной. Было так мало времени, еще меньше простора для действий, и вот теперь, впервые по-настоящему и с полной отдачей дорвавшись друг до друга, оба чувствовали, что гроза эта разыгралась совсем неспроста. Холодные всполохи мерцали все чаще и сильнее, рассеивая на миг густую тьму палатки, Ричард успевал за это короткое мгновение рассмотреть лицо Ли, и чувствовал, что не может иначе. Не может брать его медленно, неторопливо и аккуратно, нет, все иначе – трещит по швам резко стянутая футболка, шорох торопливо снимаемых шорт перемежается с тяжелым быстрым дыханием - Ли ни на грамм не против такого обращения. Даже когда коротко обрезанные ногти Ричарда нечаянно царапают его под ребрами, оставляя светло-розовые, невидимые в темноте разводы, он сдавленно стонет совсем не от боли. Ему нравится так, нравится чувствовать на себе звериную силу, отдаваться во власть бушующей природы, которая вся сейчас сосредоточилась в Ричарде и в ливне на улице. Он оба как-то забыли, что эти любовные метки друг на друге, эти откровенные свидетельства «да-мы-трахаемся» все непременно заметят, слухи расползутся быстро, потому что следы от укусов и засосы слишком трудно перепутать с обычными синяками. Но обоим плевать на это, и пока Ричард болезненно и с рычанием кусал Ли за шею, в самых чувствительных, самых беззащитных местах, тот захлебывался хриплыми стонами и расстегивал дрожащими пальцами чужие штаны, ломал ногти о хитрую пряжку, дергал молнию, стаскивая сразу резко вниз, чтобы тут же обхватить ладонями крепкие ягодицы. Почувствовать, прижать к себе, закрыть глаза на миг, упиваясь бьющим в висок «мой»… Снаружи громыхнуло так яростно, с каким-то потусторонним скрежетом, вгоняющим в ужас, что Ли испуганно вздрогнул, оторвавшись на секунду от Ричарда, и тот уловил в его распахнутых глазах отголосок совершенно детской, мистической паники. - Ты боишься грозы? – шепотом спросил он, убирая с высокого лба растрепавшиеся прядки русых волос, наклоняясь ниже и неожиданно мягко поцеловав Ли в переносицу. А тот быстро дышал, медленно ведя руками по его бокам вверх, пока горячие ладони не оказались на лопатках, посильнее прижал Ричарда к себе, слыша, как по верху палатки неистово хлещет дождь. - Просто… все время вздрагиваю от резких звуков… - ответил он, наконец, медленно приподнимая бедра и позволяя стянуть с себя проклятые шорты. Оставшись беззащитно обнаженным в самом эпицентре бури, с тонкой преградой от внешнего мира в виде палатки, которую безжалостно трепал ветер, Ли вдруг понял, что вот такое, так, бывает только один раз в жизни. Ричард знал за собой, что его страсть порой носит яростный, почти жестокий характер. Он помнит, как неловко ему было, как он хотел сгореть со стыда, когда наутро на шее и плечах спящего рядом Ли он заметил такие характерные яркие пятна а на спине - длинные царапины, будто на него напал медведь. Но сейчас, грубовато лаская, кусая болезненно и контрастно-успокаивающе проводя языком по месту укуса только когда Ли начинал жалобно стонать, Ричард чувствовал – он сам так хочет, именно так и никак иначе. В этом они тоже сошлись, как два идеально подходящих друг к другу паззла. Ричард мог быть нежным, осторожным, деликатным любовником, но только не с Ли, который сам подталкивал его, сам провоцировал, бесстыже раздвигая вот сейчас ноги, показательно нетерпеливо лаская рукой поднявшийся член, стараясь унять чрезмерное возбуждение. Ураган ревел, палатку трясло под порывами бешеного ветра и, несмотря на непромокаемую ткань и застегнутые молнии, дождевая вода собиралась в углах, спальники намокали, но Ричарда это уже мало заботило. Вряд ли его сейчас вообще могло что-то остановить. Пройдясь губами по роскошно развернутым ключицам, он спускался все ниже, хрипло рыча, торопливо прихватывал торчащие маленькие соски, кусая нарочно, вырывая резкие судорожные стоны. Ли был громким, таким громким, что если бы Ричарда требовалось подогревать – одного этого было бы сверхдостаточно. Он снова ощущал себя семнадцатилетним подростком, впервые в жизни познающим плотские удовольствия, весь предыдущий опыт будто испарился куда-то. А ведь в чем-то всё действительно происходило с ним впервые. Впервые он решался без робости раздвигать шире чужие пылающие бедра, впервые с нескрываемым удовольствием зарывался лицом в самый низ живота раскинувшегося под ним мужчины – мужчины, что тоже имеет значение, стопроцентного мужчины, совершенно ничем не напоминавшего женщину. И ему нравилось, до ужаса нравилось покусывать и вылизывать его внизу живота, резко утыкаться в пах, водя губами по основанию члена, повинуясь руке на своем затылке. Ли не делал попытки контролировать его, чувствовал, должно быть, что оголтелая природная страсть не поддается контролю, но он не мог оставаться спокойным, не мог просто лежать и беспомощно принимать любовь. И когда Ричард, наконец, забрал его член в рот, Ли вскрикнул, резко приподнявшись на локте, хоть и не увидел почти ничего, с трудом различая что-то в темноте. Он, черт возьми, знал в этом толк, он любил хороший минет, сам был не прочь показать свой богатый опыт, в чем Ричард успел убедиться в их первую ночь, и наутро тоже, но сейчас умение отошло на задний план. Значение имело только то, что это делает Ричард. Ричард ласкает его, сосет головку, выводит на ней кончиком языка замысловатые восьмерки, помогает себе рукой в рваном ритме, отвлекаясь, сам дрожа лихорадочно всем телом. И в горло пока, конечно, не берет, но на это решительно наплевать, наплевать, наплевать! Только бы он продолжал, только бы держал одной рукой под бедро, стискивая до боли, только бы задыхался, судорожно глотая воздух, и шептал вот так, нескончаемо, какой-то неразличимый любовный бред, за который даже не стыдно. - Стой, Ричи, пожалуйста… стой… - хрипло простонав, Ли с трудом удержал его, хотя до ужаса хотелось вскинуть бедра пару раз посильнее вверх, вбивая ему в глотку член, и позволить себе кончить от такого напора, от пронизывающих все тело резких разрядов, не хуже, чем электрические. Спальник промок от заливавшего палатку дождя, ладонь соскользнула и Ли упал на спину, крепко хватая тяжело дышащего Ричарда, заставляя прижаться, опять придавить себя сверху. Ногами легко и плотно обняв его за бедра, Ли потянулся поцеловать, и тут же сдавлено застонал, когда тот опередил его, сам впился в его рот, как изголодавшийся, измученный жаждой зверь. Ричарду не надо было что-то объяснять или просить, но он все равно был рад, что в темноте Ли не заметил, как он, скрывая смущение, быстро рылся в карманах снятых и заброшенных в угол палатки штанов, ища там презерватив. В рюкзаке осталось еще несколько, и Ричард был более чем уверен, что и Ли запасся предусмотрительно, но одну резинку в кармане носил все равно, будто знал, что пригодится. Будто знал, что не хватит сил и времени искать что-то в рюкзаках. Все, что случилось дальше, было похоже на прыжок с отвесной скалы. И болезненный стон Ли, густо пропитанный мазохистским наслаждением, когда Ричард вошел в него, нависая сверху. И собственный начисто отключившийся самоконтроль. И их резкие движения, слаженные, по-настоящему общие. И сплетающиеся тесные объятия, вдохи в унисон, стоны в один голос, жмурящийся от неотступного жаркого удовольствия Ричард, тяжело дышащий ему прямо в губы Ли, их соприкоснувшиеся вместе лбы, прижатые так мягко друг к другу. Удерживая его ноги на своих плечах, Ричард не до конца отдавал себе отчет в том, что едва ли они могли выбрать другую позу, чтобы соединиться так сильно, чтобы вышло это у них так глубоко, хорошо и больно одновременно. Ли ожидаемо кончил первым, под оглушительный громовой раскат, вцепившись, что есть сил, в Ричарда, который резко прогнул блестящую от пота спину и напрягся, срываясь на оргазм сразу следом за ним. Ему едва хватило сил медленно опустить ноги Ли и повалиться на него сверху, стиснув в объятиях, хотя больше всего хотелось просто отрубиться. Весь мокрый, он хватал ртом сырой дождливый воздух, чувствуя, как Ли тоже пытается отдышаться под ним, такой же взмокший. Но это было так чертовски приятно, что Ричард не удержался – с улыбкой провел кончиком языка по влажной шее и тут же уткнулся в мокрые пряди его волос, вдыхая полной грудью любовный жар тела. Дождь все еще барабанил по натянутой непромокаемой ткани палатки, но ураган стихал. Грозовой фронт уходил дальше, и постепенно отдаленное громыхание стало неразличимо. Ричард и Ли лежали, тесно сплетясь, и каждому казалось, что другой уже точно спит. Только когда Ли, пошевельнувшись, сделал попытку осторожно выползти из теплых обнимавшись его рук, Ричард встрепенулся и не пустил, обвив его за талию еще крепче. - Ты куда?.. Даже в темноте он почувствовал, как Ли улыбнулся. - Мне некуда бежать от тебя посреди гор Новой Зеландии, да еще и без одежды. Коротко и как-то очень мило чмокнув его в нос, Ли и в самом деле проворно вылез из палатки, мгновенно расстегнув обе молнии и даже не подумав одеться. Ричард пару секунд полежал, чувствуя, как бьет по ногам прохладный ветерок и брызгает каплями еще не прекратившийся дождь, и в итоге сел тоже, высунувшись из палатки. На улице было гораздо светлее, чем он думал. Взошла луна, торопливо выглянув из-за уползающих на запад туч, и небо стремительно прояснялось, уже не чернильно-синее, а серо-сизое, такое высокое. Ли, обнаженный, неподвижно стоял, выпрямившись во весь свой немалый рост, босиком на пологом камне, и, казалось, не обращал внимания ни на редкие капли дождя, ни на ночной холод, ни на то, что весной в Новой Зеландии уже не бывает тепло, как в январе. Ричард хотел было захватить плед, но быстро сообразил, что их палатка промокла насквозь, и всё, что осталось сухого – один свернутый спальник и небольшая часть второго, на котором они только что занимались любовью в самый разгар бурной ночной грозы. Было прохладно, но распаленное ласками тело не чувствовало холода, Ричард поднялся на ноги и подошел к Ли, молча обняв его со спины, устроив густо заросший подбородок на плече. Тот вздрогнул до мелких мурашек, и почему-то Ричарду это показалось невыносимо трогательным. Он улыбнулся, неторопливо поцеловав его в ямку между шеей и плечом. - У нас промокли все вещи. Надо что-то придумать, иначе рискуем подхватить воспаление легких. Кажется, в рюкзаке был виски. Ли накрыл его руки своими ладонями, некрепко, но ласково сжав, и молчал пару минут, будто сосредоточенно думал о чем-то. - Ты знаешь притчу о трех индейцах? – вдруг спросил он. Ричард удивленно выдохнул ему в ухо. - Нет. Откуда же я могу знать. - Как-то раз ночью, в пустыне заблудились три индейца. Ночь была холодной. Было у них на троих два одеяла. Один индеец сразу же схватил одно и улегся спать под него, а двое других поделили другое, согревая друг друга. Наутро индеец, что спал в одиночестве, замерз и умер. А двое других выжили и продолжили свой путь. Ричард чувствовал, что здесь, должно быть, зашифрован какой-то глубинный подтекст, но с Ли никогда нельзя было быть в чем-то уверенным. Даже сейчас, после того, как они были ближе друг к другу, чем когда-либо раньше, когда Ричард обнимал его так крепко, он знал, что все может измениться слишком внезапно. Ли вообще свойственна странная внезапность, сочетающаяся непостижимым образом с монолитным постоянством. Потому что весь он – как та самая сила природы, речная вода, ласковая, утекающая сквозь пальцы, способная и спасти, и погубить. Задумавшись, Ричард не сразу понял, что Ли мягко развернулся в его руках, и теперь уже сам обнимал, сам гладил его, прикасаясь будто впервые. - Ричи… Ты снова слишком много думаешь, - взяв его лицо в ладони, он подался вплотную, поцеловав сладко и легко, в его голосе слышались лукавые нотки. - Я всего лишь хотел сказать, что пока мы вместе, нам можно не бояться замерзнуть и умереть. А ты о чем подумать успел? Ричард рассмеялся, шагнув назад, к промокшей палатке, медленно потянув Ли за собой, и честно признался: - О разном. …Проснулись они с рассветом, который здесь тоже был поздним. Солнце показалось из-за горных вершин в начале девятого утра, и сразу же нещадно припекло, отражаясь от ровной зеркальной глади озера. Пока Ли ходил проверить их лодку, а после сооружал завтрак, сияя какой-то абсолютно неприлично-счастливой улыбкой, Ричард раскладывал на солнце вещи для просушки, и все думал, что если бы ему кто-то сказал, что он будет так бессовестно счастлив наутро, переждав новозеландскую ночную грозу в маленькой походной палатке, он ни за что бы не поверил.
ПС: наконец-то дали свет. В смысле электричество. А то я дома как в поезде был, только жрать, спать и читать с мобильных устройство потому, что темно. Только чаю сделать нельзя Мне не понравилось, в общем, потому я врубил на планшете фильм и уснул. Проснулся через пару часов на год старше. Ай да я.
Пишет Kaiske. Ну как пишет, зовет меня своим личным публицистом и говорит "выкладывай сам". Вот я и несу это в массы.
Предистория: у Кайске появилась ИДЕЯ, где Гендельф крайне хитрожоп. Это мы разговаривали о том, что было бы, если бы один Бильбо туда залез, все тихо сделал, а Торин, как и планировалось, с Аркенстоном пошел объединять гномьи народы и вести на дракона. Так вот: хитрожопый Гендальф специально направил всю компанию через Лихолесье, сделав ставку на то, что гномов обязательно поймают, а Бильбо не факт. И с Бильбо договорился, что тот их правдами и неправдами всех вытащит, кроме Торина. Потому что опять-таки Гендальф пронзил, что вредная сучка Трандуил не будет говорить со всей гномьей толпой, а выберет для диалога только предводителя. И Торин обязательно сорвется, ИБО. Ибо он просто не может не сорваться. В итоге Торина благополучно запрут, остальные попрут к горе, Бильбо все сделает, а дальше уж Гендальф с Трандуилом договорится, чтобы он Торина отпустил все-таки. А пока Торин сидел взаперти, они и помирились.
Мириться будут эмоционально и поломают мебель: - Я тебе такой "Эй, помогите нам!" а ты взял и жопой развернулся! На своей рогатой скотине! - Не обижай моего оленя, он не виноват ни в чем! Это ты виноват! Чего бы я пошел вас спасать, ты зажал мои цацки! - Из-за цацок пришел и повернулся жопой! Ну ты и сволочь! - Сам сволочь! Дело не в цацках, дело в принципе! Ты мне их обещал?! Обещал! Слово нарушил?! Нарушил! Еще и дед твой посмотрел на меня как на говно! - Да не виноват я, ну дедушка взбрыкнул, ты же знаешь, он такой был! Мы с ним договорились, что цацки те - мой тебе подарок, а он возьми да начни вредничать! А ТЫ ВЗЯЛ И ЖОПОЙ ПОВЕРНУЛСЯ И УШЕЛ! - Что мне было, унижаться!? - Ради меня и мог бы разок! - Обойдешься! - И поэтому взял и не помог! Явился посмотреть только! Чего ты тогда приперся вообще?! - А Я МОЖЕТ СОСКУЧИЛСЯ!!!!